Эли Финберг

Часть восьмая
Диана, хоть и изрядно испуганная, ничего менять в своих планах не собиралась. Разоблачение Джерри, хоть многое и объяснило, не давало, как ей показалось, повода для внесения хоть каких то поправок в задуманное. Кроме одной, в театр она поедет одна. Что скажет Майкл когда узнаёт ее уже не интересовало. А Джерри? Что он сделает теперь.? Ровным счётом ничего. Лучшее для него сейчас это спрятаться в своей комнате на ближайшие несколько часов. Вся эта наивная улыбчивая заинтересованность, вызывающая только доверие. Профессионал чертов…
Написала сообщение в Вайбере:
- Когда в церкви все вместе молились, это выглядело очень естественно, знаешь.
-Ты удивляешь и разочаровываешь меня, ты пугаешь меня...
-Не надо…
-Пожалуйста…
Водитель отвёз её в театр
Диана, едва ли отдохнувшая, с заплаканными глазами, тем не менее прекрасно смотрелась в своем темном вечернем платье. Она была как всегда яркой, высокой и женственной. Всю жизнь была такой, при ее появлении все оборачивались. Так и сейчас.
Она приехала почти вовремя, вошла в театр одновременно с первым взмахом палочки дирижера Довичо.
Оркестр заиграл увертюру, заиграл уверенно, как хорошо отрегулированный тысячами прогонов аппарат, без лишней лирики но практически безукоризненно. Павел сидел в самом центре зала на одном из однозначно лучших и дорогих мест. Справа от него все кресла были заняты, но слева по-прежнему пустовали два, это был аншлаговый вечер, кроме этих двух свободных мест в партере больше он не заметил.
Вскоре появилась Диана. Одна… Слава богу. Наконец она села рядом , кресло слева от неё, купленное для Джерри осталось свободным. Еще до окончания увертюры, слух и зрение покинули Шая. Произошло это сразу, как только Диана дотронулась до его руки. Сначала было соприкосновение подушечек пальцев, потом легкое поглаживание, и вот наконец их руки слились в нежном порыве, озвученном их сердцебиением и молчанием. Они не смотрели друг на друга. Оба уже закрыли глаза, позволяя рукам подарить и принять всю скопившуюся за эти годы ласку. Каждый миллиметр на кисти, на пальцах, на ладони ... Каждый миллиметр... Каждое мгновение в этом долгожданном прикосновении звучало как обёрнутый в вату колокол, глухо резонирующий в сознании каждого из них.
Начался первый акт. Перемещение актеров по сцене остались вне поля зрения и Шая и Дианы. Их просто не было в зале, они ушли, исчезли, все кроме их абсолютно космической связи буквально разрушилось вокруг них, как гнилая декорация брошенного театра… Они изучали друг друга с помощью прикосновений, они дышали одним воздухом. Они медленно вспоминали друг друга…
На сцене театра в доме куртизанки Виолетты гости радовались и влюблялись, удивляя друг друга, в то время как для двух зрителей в зале время взорвалось и остановилось. Совсем.
Блаженное забытье было прервано аплодисментами зала. Публика приветствовала выход спектакля на первый антракт. Пришлось и им встать вместе со всеми, хоть это и было непросто. На несколько мгновений его мысли сосредоточились на сюжете Травиаты. Это было странное либретто, не до конца понятое им ещё тогда, много лет назад. Знакомство куртизанки Виолетты с Альфредом в первом акте. Потом вполне закономерная просьба его отца прекратить эту порочную связь, дабы не запятнать доброе имя его семьи. Бал. Альфред оскорбляет Виолетту публично, вызвав недоумение присутствующих. И, наконец, третий акт. Сердце Виолетты разбито, и она умирает... "Зачем Диана привела меня именно на этот спектакль? Она никогда ничего не делает просто так..."
Зрители начали возвращаться с антракта, Диана с Павлом как испуганные дети сидели взявшись за руки. Они кажется даже не обменялись формальным приветствием. Впрочем в этом не было необходимости, их встреча происходила на каком то совершенно ином уровне, находящемся за пределами обычных слов. Они обменялись долгими взглядами и когда погас свет она положила ему голову на плечо. Нужно уходить сейчас, немедленно. После спектакля спрятаться не удастся. Если выйдем сейчас будет хотя бы шанс. Он знал, что в зале есть люди которые наблюдают за ним с момента, как он переступил порог этого здания. На помощь людей Зиндело он всерьез не расчитывал. Тут ставки значительно выше, здесь он имеет дело с чем то большим, против чего связи в местной уголовной среде не будут эффективно полезны. Нужно бежать. Нужно бежать Сейчас! Скрыться от всех и от всего.
Все ещё колеблющийся, Шай заслушался великолепным дуэтом Виолетты и отца Альфреда, - музыка была прекрасна. Он слушал буквально открыв рот от восхищения, классический дуэт, настоящий бриллиант этого акта да и всей оперы. Гениальная музыка Верди окрылила его. Он наклонился ближе к Диане и прошептал ей на ухо: "Сейчас". Она поняла и покорно последовала за ним между ног и сидений. Когда они ещё не достигли конца ряда
в зале полностью погас свет. Помещение погрузилось в кромешную тьму. Представление прекратилось. Шай не удивился, он понимал, что их демарш не остался незамеченным. Но размах не мог не впечатлить., даже его. Обесточить одну из важнейших оперных сцен Европы в середине спектакля ради того, чтобы помешать двум сумасшедшим любить друг друга… Невероятно.
Вокруг них была полная темнота, многие зрители раздраженно возмущались, со сцены доносились отголоски ругательств, из оркестровой ямы отчетливо слышался женский смех.
Шай и Диана продолжили медленно двигаться. В проходах уже появились служащие театра с фонариками, их было очень много, слишком много. Шай продолжал движение, не выпуская руку Дианы из своей. Вот, кажется, и проход между рядами и балконами. Проход переполнен людьми. Нет, нужно идти назад. Он подтолкнул Диану и сделал два шага обратно. Случайно выпустил ее руку, - и тут же запаниковал, почувствовав, что с противоположений стороны к ним тоже приближаются какие-то люди. Он нашёл её, но теперь уже вёл их прямо по креслам, фактически переступая через головы, ни о чем уже не думая. Он стоически помогал парадно одетой Диане преодолевать препятствия кресел и ругательств.
По прежнему в кромешной темноте они добрались до прохода рядом с оркестровой ямой.
Попытались идти в сторону выхода. Шай обернулся к Диане, но почувствовал чье-то прикосновение к себе и мерзкое чужое дыхание рядом. Этот второй посветил ему в лицо довольно крупным фонариком. Не раздумывая, Шай выхватил его из его рук и с сильного размаху ударил им в лицо другого, того, что сейчас преграждал им дорогу. Чьи-то руки подхватили его, другие стали сильно тянуть за ворот рубашки, видимо пытаясь сдвинуть его в сторону балконов. Диана где то рядом вскрикнула от боли, - видимо, ей тоже досталось. Шай сопротивлялся, но силы были неравными. Он не мог рассмотреть сколько их точно, – рук, ударами заваливших его на пол. Получая удар за ударом в лицо и живот, он думал только об одном - Где Диана? Где моя Диана? Где она?!
Но что-то произошло. Хватка державших его ослабла, сначала один опустил руку, потом он услышал какой-то хрип и возню рядом с собой. Стон, удар и звук сломанного хряща... Другие, более сильные руки потянули его в сторону оркестровой ямы.
Спасителей было двое. Один из них держал фонарик, другой – нож: лезвие блеснуло на секунду...
- Где Диана? – спросил он.
- Пошли немедленно, если ты еще хочешь ее увидеть, если ты еще хочешь жить, - ответили ему из темноты.
Он не видел их лиц, но прыгнул в оркестровую яму вслед за первым и побежал, сметая на своем пути музыкантов и их инструменты. Сверху из зала послышались автоматные очереди и крики разбегающейся в панике толпы. У кого-то все таки сдали нервы…
Странное ощущение, бежать неизвестно с кем, неизвестно от кого, неизвестно куда. Какая-то незнакомая машина, незнакомые люди, и этот парень в окровавленной рубашке рядом с ним подгоняет его. В отчаянии Шай откинулся на спинку сидения и закрыл глаза. Смирился, поплыл по течению, потерял интерес к происходящему, вопросов не задавал. Будь что будет. Он, кажется, снова теряет Диану, безумная поездка в Прагу превращается в бесконечный кошмар ожидания и неопределенности. Опасность, грусть, встречи без слов, минуты удовольствия... Кажется, эта поездка подводит итоги всех лет их безнадежной любви.
Поездка заняла около часа. Их ждали. Люди Зиндело уже приготовили ему комнату на втором этаже дома, расположенного в пригороде Праги. Все его вещи уже были здесь - чемоданы, документы. Зиндело побеспокоился обо всем.
Уставший, голодный, потерянный, он, не раздумывая, первым делом набрал ее, нарушая все правила, номер был недоступен. Тогда он послал несколько сообщений, и не получив ответ написал ей письмо, не имея ни малейшего представления о том, получит она его или нет. Привычка, многолетний ритуал все еще держал его в рамках церемонии их странной любви. Он любил ей писать, ощущал каждое слово, переживал каждую букву, жил каждым предложением.
"Дорогая моя, прелестное мое существо. Кто-то снова забрал тебя, я снова не знаю где ты. Мне кажется, я уже пережил нечто подобное, когда много лет назад ты вернулась в Австралию. Но сейчас за несколько минут я прожил годы… Где ты, моя любовь? Когда я снова увижу тебя? Увижу ли когда-нибудь, смогу ли когда-нибудь понять, зачем все это происходит с нами. Зачем я встретил тебя тогда и сегодня. Зачем ждал и надеялся, на что? Странные вещи происходят сейчас со мной, - кажется, все силы, что еще остались во мне, принадлежат только тебе. Я как живой труп. Я не знаю где я, не знаю тех, кто привез меня сюда, и я даже не считаю нужным разговаривать с ними... Моя единственная, моя последняя любовь. Я надеюсь, что ты в порядке, я надеюсь еще увидеть тебя, хотя бы один раз, в последний раз. Я чувствую, что теряю тебя, потерял себя... Я буду ждать тебя, не исчезай, любовь моя... Не забывай меня..."
Зиндело наблюдал за ним, за тем, как он набирал текст сгорбившись над телефоном, двигая телом как пианист - то вперед, то назад, иногда вытирая пот со лба, не причесанный, несчастный человек. Зиндело кашлянул, Шай обернулся, рассеянно улыбнулся и поднялся навстречу своему спасителю.
Старик улыбался, Шай протянул ему руку...
Вдруг в глазах его потемнело, он закричал от боли, кровь полилась из носа. Удар Зиндело был сильным, прямо в переносицу. Шай устоял, ничего не видя перед собой, пошатываясь, тщетно пытался остановить кровь. Второй удар - опять в переносицу. Он упал без сознания. Все затихло. Зиндело поднял выпавший из его рук телефон, вошёл в Gmail и нажал на Send в сохранённом черновике.

Часть девятая
После полуночи Майкл простился со
своим странным гостем. Осознание того, что последние аккорды в этой пьесе будут сыграны не его руками, стало для него большим разочарованием. А ведь он готовился, планировал, платил, и главное тащился в эту проклятую Прагу. И все для того, чтобы этот... он даже не находил подходящего слова чтобы выразить всю степень презрения, испытанного им при виде посетившего его человека. Что за странные манеры, самоуверенная мимика, косноязычная болтливость. И эти руки. Теперь остается только ждать. Время в твоем распоряжении, плебей…
Лучшее, что можно было сделать, чтобы успокоить своё задетое самолюбие, было пойти и напиться. Что он и сделал, предварительно убедившись, что документы на месте а шнурки и галстук завязаны хорошо. За пояс сзади Майкл засунул небольшой пистолет, он сидел там очень удобно и под пиджаком был совершенно не виден.
Диана читала и перечитывала Пашино письмо. Повторяла вслух и про себя слова: "Моя единственная, моя последняя любовь… Не забывай меня..."
Слезы потекли по ее щекам. Она вытирала их, размазывая тушь. Плакала тихо, вздрагивая. Ей было холодно, она дрожала. В голове и на экране телефона тем не менее выстроились, как будто сами по себе, слова:
"Мы были созданы друг для друга, сегодня я понимаю это, а тогда просто не была способна. Но даже оплакивая нас я чувствую себя счастливой. Однажды познакомившись с тобой я обрела настоящую, вечную любовь. Такую как в книгах, которые ты мне читал на крыльце консерватории или в троллейбусе. Я любила тебя. И сейчас люблю.
Прости меня…
Диана еще долго плакала в этой странной комнате пока не уснула. Ее разбудили около часа ночи, отвели в машину и уже через час она снова была у себя в гостинице, униженная и разбитая.
Следующий день начался без происшествий. Диана проснулась очень поздно. Сообщений от Шая больше не приходило, что ее сильно расстроило. Майкл во время обеда предупредил ее,
что вечером у них запланирована важная встреча и что он просит ее никуда не уходить из гостиницы. Диана поняла, что это не просто просьба, поэтому оставалась после двух часов в номере. Чтобы убедиться в правильности своих подозрений она тем не менее накинула на себя что то лёгкое и вышла из номера. Как она и думала у лифта ее ждал незнакомый мужчина. Он преградил ее путь, и вежливо угрожая пистолетом, попросил её вернуться в номер. Диана повиновалась.
Зиндело позвонил Майклу в 16:00 и продиктовал адрес, на который следовало прислать наличный задаток. В 17:00 он получил 25000$ наличными от посыльного из Амбасадора и снова перезвонил Майклу. Они договорились о встрече в семь часов в гостинице.
- Ты получаешь своего еврея – я получаю свои деньги!
- Да, как договорились, в 19:00…
Шай спал большую часть дня, а в минуты пробуждения отказывался пить и есть. Пару раз появлялся Зиндело. Телефон забрали. В полутемной комнате с ним находился молодой охранник, который дисциплинированно молчал все это время. Зиндело приехал ещё раз, очень оживлённый.
- Шай, собирайся, зайди в душ. Быстро искупайся и одевайся. Нужно ехать. Зиндело вышел из комнаты вместе с охранником, оставляя его одного.
Диана открыла дверь на стук. В дверях стоял улыбающийся Джерри. Возле лифта уже никого не было, - в этом она убедилась, выглянув наружу. Джерри вошел в номер, снова с иголочки одетый, отдохнувший и на вид совершенно счастливый.
- Дианочка, нас ждут. Я помогу тебе выбрать, что надеть, - сегодня вечером ты должна быть особенно красива! И без глупостей, одно неверное движение, и я убью Майкла. Ты прелесть!
Так ли она представляла себе этот вечер, когда думала о нем все эти годы? Может быть. Вполне логично, что все это происходит в Праге, а не, скажем, в Москве. Но с другой стороны, присутствие Джерри в номере Майкла, сидящего сейчас за спиной ее мужа, не способствовало сохранению той уверенности в правильности выбранного ею пути, которая была свойственна ей на протяжении уже длительного времени. Пережить предательство жены, в ее понимании, Майкл еще мог, но Джерри... Не было до конца ясно какие у него полномочия, это было лишнее неизвестное. Он в своей новой не до конца ясной роли не вписывался в формулу, совершенно идеально и скрупулёзно выстроенную ей. Он вносил в во все это ненужный, не просчитанный беспорядок, какую то неучтенную непредсказуемость…
Майкл был приветлив, даже ласков, как ей показалось. Он расхаживал по комнате взад и вперед, много говорил ни о чем, иногда оказываясь за ее спиной так, что она могла почувствовать его взгляд - осуждающий, сжигающий, любящий? В конце концов, он расположился в кресле напротив нее, Джерри все также сидел на своем высоком стуле. С его места он мог видеть весь номер, смотреть на площадь через окно, но чаще его взгляд был обращен в сторону Дианы, которую предусмотрительно усадил в глубокое кресло, обращенное спинкой к входной двери. Очевидно, что именно входная дверь интересовала его больше всего.
Молчание заполнило комнату. Но Диана не была больше сдерживать себя:
"Майкл, послушай, Джерри не на твоей стороне, - она приподнялась в кресле, чтобы встать.
И тут произошло то, чего никто не ожидал. Она не думала, что нервы Джерри настолько напряжены... Прошло буквально мгновение, и он уже был возле нее, со всей силы опрокинул ее кресло, а ее подхватил и всем своим весом прижал к стене. Левой рукой он придушил ее, в правой у него был пистолет, дуло которого теперь находилось прямо возле ее виска. "Молчи, продажная тварь, молчи…Я знаю все про тебя, будь осторожна сука"
Все это заняло считанные секунды. Диана начала терять сознание, но все-таки успела произнести шепотом: "Ты совершаешь серьезную ошибку, Ему не понравится, как ты обращаешься со мной..."
Все поплыло перед ее глазами, но она успела увидеть как ошарашенный Майкл встает со своего места, одновременно направляя на Джерри пистолет. Тот не растерялся, повернулся к нему, и так они и застыли - друг напротив друга, угрожая размозжить друг другу головы. Диана опустилась на пол уже почти без сознания, но раздавшийся в полной, глубокой тишине выстрел, она ,тем не менее, услышала отчетливо.
Майкл не решился выстрелить в Джерри, вместо этого сильно ударил его кулаком в лицо. Сам Джерри, теряя равновесие, неуверенно нажал на курок. Пуля пролетела мимо Майкла, и тот набросился на стрелявшего и начал его душить. За спиной Майкла осыпалось миллионами осколков разбитое пулей оконное стекло. Борьба двух бывших друзей продолжалась еще какое-то время, и в пылу драки они не заметили, как в комнату вошел еще один человек. Медленно закрыв за собой дверь, незнакомец прошелся по комнате, ненадолго задержался у разбитого окна...
- Может, хватит уже? - обратился он к присутствующим.
Но те продолжали увлечённо калечить друг друга.
Такое безразличие, похоже, обидело гостя. Он быстро склонился над окровавленным Майклом, схватил его за воротник и оттащил от Джерри. Незнакомец усадил Майкла в кресло и направил на него пистолет. Не переставая целиться в его сторону, незваный гость помог встать Джерри. Затем он погладил по голове Диану, наклонился к ней, прошептал что-то на ухо. Диана пришла в себя, медленно встала, не без интереса осмотрела комнату, улыбнулась и с разворота залепила Джерри сильнейшую пощечину. От неожиданности тот уронил свой пистолет, но ответить на выпад Дианы не решился. Вместо этого он поклонился в приветствии незнакомцу.
- Дорогая, ты представишь меня Майклу? - человек с пистолетом обратился к Диане. -
- Думаю мы уже можем познакомиться.
Майкл Дэмпьер посмотрел на часы. Без пяти семь... Еще раньше пользуясь моментом он спрятал свой пистолет в карман брюк. Поэтому чувствовал себя довольно уверенно несмотря на дуло пистолета, сопровождавшее каждое его движение.
В комнате воцарилось молчание. Но тут в дверь постучали. Да, время пришло...
Зиндело, дорого пахнущий и ярко одетый, вошел в номер в сопровождении двух телохранителей. Шая с ним не было.
Майкл встал со своего места и передал Зиндело сумку. Зиндело заглянул внутрь, но пересчитывать деньги не стал, - он знал, что Майкл его не обманет. Один из телохранителей привел Шая.
- Может, останетесь? -
Диана обратилось к Зиндело.
- Нет, мадам, зачем? Думаю обо всем, что я пропущу, напишут завтрашние газеты.
Цыгане ретировались.
И тут настала очередь Шая удивиться:
- Это ты?!... Это ты?!...
Павел не верил своим глазам. Перед ним стоял тот самый... тот самый... только постаревший, седой и теперь в черной ермолке... Он здесь... Он здесь… Почему он здесь?!
- Спрячь оружие, пришло время поговорить, - обратилась Диана к Майклу.
Затем подошла к Шаю и слегка поцеловала его в щеку со словами: "Милый мой Пашенька".
И произнесла, указывая на незнакомца с пистолетом:
- Познакомьтесь! Это мой муж Сергей!

Часть десятая - последняя
Его всегда мучила совесть за то, как подло он поступил с Дианой. Чувство стыда за произошедшее единожды появившись никогда не оставляло его. Наверное, не было ни одного дня с тех пор, как он бросил Диану одну в чужом городе, чтобы он не подумал о ней или не стыдился себя. Он часто размышлял о том, как по-другому, более порядочно, более по человечески в его жизни все могло сложиться. И для этого, нужно было всего то навсего, не быть куском дерьма. Не бояться ответственности, не бояться быть мужчиной. Но оказалось, что не быть подонком это совсем не просто. Тогда его, буквально, крутило от страха и малодушия, когда пришлось заботиться о ней, когда она расстраивалась по пустякам, переживала, плакала. Ведь она была хрупкой, почти невинной девушкой с чистой душой.
О какой жизни он мечтал тогда, к чему стремился? Что было настолько важнее их семьи с Дианой и обычного человеческого счастья с любимой и главное любящей женщиной. Она стольким пожертвовала чтобы быть с ним. Сгорая со стыда венчалась с ним в церкви, ради него пошла на конфликт с родителями, разлучивший их навсегда. Она, как все люди, просто хотела быть счастливой. А вместо этого получила самоуверенного дурака, самца с альтовым футляром, сосредоточенного на себе и окружавших его оркестровых проститутках. Диана знала все. И все прощала. Сбежал он в самый трудный для них обоих момент, буквально оставив ее на улице ни с чем. Подло. Не попрощавшись.
С тех пор, никогда не получивший от неё развода, но тем не менее неоднократно женившийся и постаревший Малышев успел изменить имя, фамилию, несколько раз страну проживания, религию и профессию. Альтовый чехол сменился на чехол от автоматической винтовки, его старый инструмент пылился вместе с нотами в антресоли его тель-авивской квартиры, и, казалось, что уже ничто не сможет изменить привычное положение вещей в его жизни. Но однажды, вернувшись в Израиль из очередной командировки, он увидел в субботнем выпуске газеты то, что навсегда разрушило окружавший его, по крупицам созданный мир. Фотографии погибших в аварии родителей Дианы украшали разворот полицейской хроники. С этого момента он как будто с ума сошел, поклялся найти ее и в конце концов сдержал свое себе обещание.
И вот сейчас, здесь в Праге, они стоят друг напротив друга - Павел и Сергей, незнакомые фактически люди, объединенные одним простым желанием - любить и быть любимыми. После многих лет ожидания, стольких сломанных судеб, они наконец объединились с Дианой. У них долгожданное свидание с мечтой, они наедине со своим прошлым, которое никогда не отпускало никого из них. Все их стоические усилия забыть, измениться - все кануло в лету. Они не смогли прожить свои другие жизни на чужих языках, под чужими именами. Не получилось освободиться от этого яркого, незаконченного воспоминания, имя которому Диана. Воспоминания, затмившего для них реальность, заменившего для них радость и надежду. Ни одного дня их запутанной жизни не прошло без нее, без мысли о ней. Они постарели, но не перестали надеяться и мечтать. А она не позволила им уйти, ни одному из них - никогда, ни на мгновение…
- До встречи в Праге, приезжай... Я люблю тебя...
- До встречи в Праге, приезжай... Я люблю тебя…
Правда открылась для всех присутствующих как яркая ослепляющая вспышка. Годы неопределенности, годы сомнений и надежд привели их в этот разрушенный номер на четвертом этаже пражского Амбасадора. Не в треугольник запутанных отношений, а в целый квадрат боли и разочарования.
- Думаю нам нужно выпить - Малышев прошел к бару. – Паша , что ты пьешь? Ах да, конечно, водку.
Он разлил небольшую бутылку на 5 равных частей, подал каждому бокал.
- За Диану, за тебя дорогая...
Не дожидаясь остальных, Сергей выпил. Павел присоединился к нему, Диана тоже. Майкл и Джерри выпили залпом. Сергей разлил ещё одну бутылку и снова первым выпил.
- Диана, ты, наверно, хочешь объясниться с Шаем и с Майклом? У нас не так много времени - Малышев налил себе третий бокал и продолжил расхаживать по комнате.
Диана со смиренной улыбкой на лице начала говорить, вспоминать. Рассказала, как скрыла от Майкла кто она на самом деле, кто ее родители, как нашла Шая и как Сергей нашёл ее. Как 8 лет почти каждый день писала им письма, как хоронила родителей в Израиле, как врала, как искала решение, как любила их обоих и как тяжело было с Майклом, как Сергей приезжал в Австралию, и как заставил ее приехать в Прагу. Она говорила долго, не спеша, не упуская даже самых мелких деталей. Когда она закончила, все молчали.
После этого Майкл застрелился, - пуля вошла через горло снизу и разнесла ему голову. Шай даже не шелохнулся, а Диана отвернулась. Зрелище было ужасным, Майкл сидел в кресле, откинувшись назад, головы как таковой у него уже не было. Джерри обнимал его и плакал. Погасили свет, теперь комната была освещена только остатками уличного света, но и его хватило Сергею, чтобы увидеть неумело направленный на него пистолет Джерри. Они выстрелили практически одновременно. Джерри был первым, но промахнулся, - пуля лишь задела правое плечо Сергея, который успел сделать три точных выстрела, не оставив Джерри никакого шанса. В раненной руке Сергей продолжил держать пистолет. С перекошенным гримасой боли лицом Малышев шагнул в сторону Павла и направил оружие на него. Он искал взглядом Диану. Её волшебный голос прозвучал где то рядом, позвал Шая.
- Вставай, Пашенька, это всё ...
Шай равнодушно поднялся и прислонился боком к стене. Он не видел Диану, только слышал как она произнесла из за его спины скрытая сумерками
- Сергей, не надо...
Сергей обернулся в сторону, откуда они оба слышали голос.
-Динуля моя хорошая. Красавица моя... Ну наконец-то наступил этот момент. Моя маленькая девочка - произнес он с нескрываемой горечью.
- Сергей, посмотри на меня, - произнесла Диана холодно. - А теперь назад.
Сергей упал, сраженный точным выстрелом. Лёжа на полу, он увидел, как сжимающий пистолет Шай склоняется над ним.
- Павел. Ну что же ты наделал… Только не спеши разливать шампанское. Ты еще ничего не понял, - Малышев захлебывался кровью и часто дышал. - Откуда у тебя пистолет? Какой я все таки идиот. Конечно, это твой цыганский барон. Я не подумал, ошибся в подсчетах. Сознание начало покидать его, но он еще успел увидеть как Диана с пистолетом в правой руке сначала целует Шая в губы а потом два раза точно стреляет ему в область сердца. Павел медленно опустился на пол возле Сергея. А тот, собравшись с последними силами, произнёс:
- Давай брат, ложись рядом... Мы оба устали... Мы должны отдохнуть…
- Прощай Диана, прощай любовь моя, теперь уже навсегда...
- Прощай Диана, прощай любовь моя, теперь уже навсегда...
***
Двадцать минут девятого. Диана достала мобильный телефон из кармана Джерри. Набрала номер, после нескольких гудков ей ответили.
- Здравствуй... Да, я буду готова через несколько минут. Забери меня с Вацлавской площади без двадцати девять, я буду возле метро. Там есть кузнец смешной, ты знаешь. Да, милый, я тоже... Я тоже тебя люблю.
Диана вышла из комнаты, не оглянувшись, и аккуратно закрыла за собой дверь.
Конец

Часть пятая
Они познакомились когда он был на втором а она на первом курсе консерватории. Он заговорил с ней в вестибюле, когда она стояла одна возле бюста Ленина, ожидая что освободится класс. Он ей вообще не понравился. Плохо одетый, стеснительный, со странной прической. Она даже разговаривать не хотела когда он подошел, таким прозрачным, каким то плоским буквально он ей показался. На первом свидании она скучала, посматривала на часы, а он краснел и не переставая рассказывал, рассказывал, рассказывал. Она его про себя называла поначалу мистер Компромисс. Она – медалистка, выпускница струнного отделения одиннадцатилетки, подающая надежды исполнительница, разменивалась на странноватого, как ей казалось, лузера со средними данными и обсессивным увлечением эстрадной и джазовой музыкой . Но он не сдавался - звонил, приглашал на концерты, пропускал занятия чтобы провести с ней время, покупал мороженное в Пингвине, носил ей скрипку и сумку с нотами из консерватории до остановки троллейбуса на Немиге, с концерта в класс, из дома на репетицию. На репетициях камерного ансамбля он расставлял всем пульты, чем безусловно покорил не одну студентку с её потока. Трудно было устоять перед столь тотальной, абсолютной преданностью. Проникнувшись к нему, все же, нежным чувством, она позволила ему себя, в нескольких случаях, поцеловать что ожидаемо изменило ситуацию таким образом, что довольно быстро они нашли себя в разгаре бурного романа с поздними уединениями в консерваторских классах, совместными прогулами занятий чтобы быть у него дома одним пока его родители на работе. Это было странное время, время какой то особенной целомудренной распущенности. В разгаре сумасшествия их охватившего они провели вместе целую ночь в фортепианном классе одиннадцатилетки, где им позволяли заниматься из за нехватки классов в консерватории. Спали и все остальное, само собой разумеется, прямо на спинке рояля. Их фантазия работала дополнительные часы чтобы произвести на свет идеи, ключи дубликаты и противозачаточные таблетки.
Когда их отношениям исполнилось три месяца Диана решила открыть ему свою тайну, совершенно незначительную как ей казалось, но тщательно скрываемую деталь своей биографии. Для этого она решила познакомить его со своими родителями. Он как раз купил им билеты в оперный. "Приезжай, забери меня, познакомишься с родителями", - попросила она. Он приехал, поднялся на четвёртый этаж. Дверь открыла её мама - полная женщина лет 45, которая, не задумываясь, прямо на пороге заключила его в свои объятия.
"Вы очень похожи на мою маму", - произнёс он первое, что пришло ему в голову. И не соврал.
"Заходи, сынок, меня зовут Бэлла Захаровна", - приветливо ответила она.
Папа Дианы сидел перед телевизором в гостиной и приветствовал гостя не вставая.
"Ну что ты, Борис, как тебе не стыдно! Мальчик ведет Диночку в оперный театр. Кстати, его зовут Паша, давай вставай, познакомьтесь как следует", - попрекнула мужа Бэлла Захаровна.
Папа встал и протянул ему свою мозолистую руку, украшенную татуировкой "Борис" - по букве на каждом пальце.
Дина, заметив Пашин удивленный взгляд, пояснила: "Папа сделал татуировку много лет назад, в армии".
Она добилась своего, - знала, что встреча с её еврейскими родителями произведет на него впечатление. А ей хотелось сделать ему приятное.
"Ну поехали", - она взяла его под руку и они спустились на улицу, где их уже ждало такси.
Они опаздывали... Невероятно, невероятно... Эти светлые волосы... Они не говорили об этом больше никогда. Она молчала, а он не решался спросить. Они продолжили встречаться и однажды она потащила его в синагогу на Сторожовке - опять без слов, опять без объяснений, опять без видимых эмоций. "Помолись за наших родителей, помолись за нас", - сказала она. Они оба были единственными детьми в своих семьях.
Вскоре после этого они расстались. Диана начала встречаться с Сергеем Малышевым, солистом из Филармонического оркестра, с которым, как со временем выяснилось, вскоре тайно обвенчалась.
***
Здравствуй, мой любимый!
Как описать тебе мои чувства, как выразить их словами, которые невозможно услышать. Холодный экран, как мертвый лист бумаги. Как хочется, чтобы ты наконец-то услышал меня, смог почувствовать, понять как я люблю тебя. Какие странные судьбы, какая ужасная несправедливость. Все, что происходит с нами сейчас, и всегда происходило. От осознания этого мне очень больно, но мысли о тебе спасают меня, твой образ лечит мою душу. Приди ко мне, найди меня, спаси меня от этого страшного одиночества. Беспомощность, неспособность что-либо изменить, - все это убивает меня, уничтожает всякую надежду. Я не способна сейчас ощущать ничего, кроме печали, сжигающей меня изнутри. Прага радует меня своей неожиданной близостью, напоминает прошлое. Но сама по себе, эта поездка без тебя рядом со мной ничего не меняет, а возможно, даже усложняет . Я так люблю тебя, мой единственный, я ощущаю это, ежеминутно, даже сейчас. Не забывай меня...
Диана
***
Она послала мэйл и отложила телефон в сторону. Только сейчас наконец заставила себя встать. Ей хотелось ещё спать, но был уже полдень, - впереди несколько часов свободного времени, а потом "Травиата".
Майкл так и не появился. Он с Джерри остались утром в баре. Муж мало интересовал ее, но где Джерри? Ведь с ним она должна была идти в театр - Майкл ненавидел оперу. Она позвонила в номер мужа, долго слушала длинные гудки, но трубку не подняли.
Она нашла их обоих в баре - совершенно пьяных, почти невменяемых, по-прежнему во вчерашних дорогих костюмах. Они явно не покидали бар с самого утра, что ее совершенно не удивило - она давно привыкла к невероятной способности мужа бесконечно не спать, и бесконечно пить.
- Джерри, пожалуйста, поднимись в номер, иди спать.
- Да, госпожа моя, - он с трудом заставил себя встать.
На мужа Дезире даже не взглянула, он ее мало волновал в такие минуты. Раздражённая она вышла на улицу с сигаретой.
Через полчаса она вернулась к себе в номер. К ее изумлению она увидела Джерри, спящего на ее кровати лицом вниз, одетого. Он перепутал комнаты, но... Дезире сразу поняла что только что увидела. "У милого Джерри есть ключ от моего номера… Как интересно…

Часть шестая
Позвонила Анежка. Ее голосок на другом конце линии ласково защебетал о прекрасно проведенном времени, радости от знакомства и ожидании следующей встречи. Она говорила много ерунды, изредка давая ему возможность вставить пару слов. Когда этот разговор уже почти себя исчерпал, он услышал стук приближающихся женских каблуков в коридоре и буквально сразу Анежка вошла в номер.
Она спешила и была совсем не такой веселой, какой показалась ему по телефону.
"Немедленно собирайся, нужно срочно поговорить... И нет, здесь разговаривать нельзя... Я уверена ты знаешь о чем я... Пошли, пошли... Быстрее, заодно пообедаем".
Для разговора и еды Анежка выбрала марокканский ресторан Дааб на углу Рыбной и Длухи. Шай был рад возможности поесть как дома. Внутреннее убранство было убедительно ближневосточным. Они выбрали дальний столик возле камина, заказали еду, наргилу и виски на двоих. Спиртное принесли сразу и они сразу выпили из довольно крупных стаканов.
- Так как же тебя зовут на самом деле? - виски сработало безупречно, они оба уже расслабленно улыбались.
- Павел, Паша. В детстве меня так звали.
- Павел... Паша... Пашенька… А, как Павел Дуров... Анежка похвасталась перед ним своим пониманием русской действительности.
Официант принес наргилу.
- Что случилось, Анежка? - он затянулся, кальян раскурился сразу.
- У меня дома были "гости". Три вооруженных жлоба, на вид израильтянина. Сказали тебе не помогать. Вели себя корректно но не оставили сомнений в серьезности своих намерений. Разбили мамин телевизор. Я не очень боюсь, если честно, но мама плачет, она не может без телевизора. К тебе тоже приходили?
- Да, один из них вчера даже слушал как я играю. Ночью перетрясли все мои вещи в номере. Все это очень серьезно и не похоже на шутку. Диана почему то уверена, что ее муж тут не причём, но я сомневаюсь. Она совершенно беспечна, уверена в себе - я ее перестал понимать. Нам угрожают расправой, а мы идем слушать "Травиату"...
- Это очень опасно... Попробуй мясо, но не запивай.
Когда Шай уже справился с главным блюдом и расслабленно потягивал наргилу, рассматривая посетителей, к ним подсел мужчина восточной наружности, до этого сидевший за соседним столиком. Темный костюм, до блеска начищенные туфли, белоснежная рубашка без галстука. Шай любил людей, которые так одевались, возможно только шляпа вызывала вопросы - с широкими полями, почти неуместная. Незнакомец был чисто выбрит и благоухал дорогим одеколоном категории 60+. Он протянул правую руку Шаю, и, пожимая ее, тот не смог не заметить тщательно ухоженный, длиной около трех сантиметров, ноготь на его мизинце.
- Очень приятно, - сказал он по-русски. - Меня зовут Зиндело, я отец Анежки.
Зиндело был человеком старого поколения, поэтому сносно говорил по-русски. Время поджимало, - в семь, через два часа, начинался спектакль, а Ярон еще не был одет. И хотя у него было множество вопросов, сейчас он предпочел выслушать неожиданно появившегося цыганского барона. Анежке он доверял, а она, видимо, безоговорочно полагалась на отца. Зиндело был категорически против того, чтобы он шел в театр. Мотивировал это тем, что сейчас больше нельзя доверять никому. Особенно долго Зиндело зудел о том, что Диана что то скрывает или не договаривает раз она так уверена, что этих бандитов послал не ее муж.
Анежка поддержала отца: "Идти туда - безумие!" Но Шай был неумолим: "Я ждал этих встреч много, много лет, я не могу сейчас исчезнуть, даже перед лицом такой опасности. Дорогие мои, спасибо вам, но я не могу не пойти туда. Я не могу подозревать Диану. Она - мой ангел, мой талисман, ведущий меня с самой юности, всегда рядом – даже когда она была далеко. Ради этой любви я пожертвовал всем, что у меня есть. Я пойду на спектакль. А Вы, Зиндело, защитите Анежку и ее маму, они могут пострадать из-за меня", уже пострадали.
Анежка переглянулась с отцом: "Я говорила тебе, это бесполезно".
- Хорошо, - Зиндело встал. - Ты пойдешь в театр, но пойдешь не один, и не смей меня ослушаться. С тобой будут четыре моих человека, двое в зале и двое снаружи. А теперь уходим отсюда. Платите и собирайтесь. Я встречу тебя, Шай, возле театра, в гостиницу с тобой пойдут Мартин и Людвиг, они ждут в машине возле ресторана. Пойдем, Анежка. Но я повторяю: тебе, йа мишигинер Шай, все же лучше вернуться в Израиль и жить своей жизнью, не гневи Бога".
Шай ничего не ответил.
До гостиницы он все же дошёл один. Но как только он вошел в лобби Астории, к нему присоединились два широкоплечих цыганских парня. Они не разговаривали, видимо, получив соответствующий приказ. Как и Зиндело, они были в костюмах, только с непокрытыми головами.
В номере он решил написать Диане пару строк: "Кажется, мы с тобой в беде, особенно страшно, что ты не готова это признать. Что будет с нами, любовь моя?"
Он быстро собрался и вместе с навязанными ему телохранителями поехал в сторону Национального театра. Мартин был за рулем, а Шай с Людвигом курили на заднем сидении, по-прежнему молча…

Часть седьмая
Джерри замолчал. Рассказанное им впечатлило Диану, но не удивило. Она немного посидела без движения, поплакала. Кажется наконец и она начала понимать, что происходит. Она, конечно, должна постараться взять себя в руки. Отослала Джерри, сама села и что-то долго писала в телефоне, отсылала мейлы и сообщения, плакала, курила, писала, пила вино и снова плакала. Спектакль начинался в 19:00…
У входа в театр Шая уже ждал Зиндело. Он был сдержанно взволнован. Сухо поздоровался, как будто делая отдолжение улыбнулся и пожелал Шаю удачи. Мартин и Людвиг остались на улице с Зиндело, внутри за Шаем должны были присматривать другие люди, лиц которых он, естественно, никогда не видел, и потому узнать не мог "Главное, что они тебя узнают!" – успокоил Шая Зиндело.
Шай любил "Травиату", и боготворил Диану. Страх сменился тяжелым ожиданием. Он вошел внутрь и как будто попал в другой мир. Он не смог остаться равнодушным при виде великолепия, открывшегося его взору внутри театра. Будучи человеком крайне впечатлительным, он едва не задохнулся от волнения когда это увидел. Его сердцебиение, как это всегда случалось в подобных ситуациях, усилилось, он ощутил прилив энергии, как ребёнок разволновался от неповторимости момента. Оперный театр в Праге показался ему сказочным дворцом муз, воспоминаний и фантазий. Диана в своем репертуаре. Место идеально соответствовало когда-то знакомому ему миру ее души, он ощутил себя в полной безопасности, как дома и даже пожалел, что согласился на цыганский эскорт. Он медленно прогуливался по холлу театра, рассматривал его уникальное убранство, от красоты его окружающей ему реально хотелось кричать. Павел искал глазами Диану - но ее нигде не было…
Мрачный Зиндело сидел в машине и листал свой блокнот, Людвиг с Мартином бесцельно, казалось, прогуливались по периметру театра. Неожиданно, как в замедленном кадре Зиндело увидел, как Людвиг оседает на землю, словно марионетка, нити которой кто-то перерезал. Мартин склонился над своим товарищем. Зиндело, еще не поняв что только что произошло, побежал в их сторону. Людвиг был мертв, - в его бритом затылке чуть выше уха виднелось небольшое входное пулевое отверстие. Выходного отверстия видно не было. Снайпер мастерски уложил Людвига одним бесшумным выстрелом. Довольно скоро вокруг них уже толпились люди, кто-то звонил в полицию. Зиндело, заметивший это, скрылся не многолюдной набережной, оставляя Мартина разбираться с полицией самостоятельно ...
Майкл Дэмпьер остался один в своем номере. По времени, Джерри с Дезире должны были уже уехать в театр слушать ненавистную ему оперу. Он не просто ненавидел Травиату, он презирал её содержание. Сюжет, в котором была замешана падшая женщина вызывал у него отвращение. Майкл не терял время, хоть и совершенно разбитый после предыдущей ночи, он использовал свое одиночество для того, чтобы сделать несколько телефонных звонков. Он набирал номер за номером, давал короткие указания, в конце концов набрал родителей в Мельбурне
"Да, мама, все прекрасно. Все будет хорошо, нет причин для беспокойства. Дезире прекрасная женщина… Я в это не верю... Ты думаешь?.. Да поможет нам Бог!"
Альтист Малышев оказался обычным подонком. В один прекрасный день он бросил Диану без каких-либо объяснений. Наверное, разлюбил. Это был июнь, у них как раз закончился контракт в венском Моцартовском оркестре, нужно было думать о новых работах, а вместо этого он уехал в неизвестном направлении даже не оставив записку. Уехал не попрощавшись.
Человек, ради которого она бросила дом, отказалась от аспирантуры, с которым венчалась в церкви против воли родителей. Он просто не вернулся вечером домой, удрал, оставив ее одну в чужом городе, чужой стране. В Вене она не знала практически никого. А родители были далеко…
Диана прожила в Австрии еще целый год, переходя из квартиры в квартиру, так и не смогла найти хорошую работу, без языка и почти без денег. Чтобы как то себя прокормить в тёплые месяцы она играла на улицах а зимой в торговых центрах. Научилась бороться за место. Перестала бояться, повзрослела и похорошела.
Друзей у нее почти совсем не было, были, естественно, поклонники. Иногда с ней знакомились прямо на улице, останавливались, слушали и восхищались ее прекрасным звуком, техникой, понимали, что играет профессионал, отмечали ее красоту. Порой признавались в любви, приглашали в гости. С некоторыми из них она встречалась, но пережив предательство мужа, она, казалось, утратила способность радоваться мужскому обществу.
Она много гуляла по городу одна, часто носила скрипку с собой, так как не всегда было где ее оставить. И на этих прогулках она вспоминала себя со скрипкой в парках своего детства, в Минске. Вспоминала Пашу. Его особенную чувственность, глубокую романтичность, почти эпическую любовь к ней, однажды ей неоцененную. Такое невозможно было забыть. Но Паша уже давно жил в Израиле и по слухам, дошедшим до неё из Минска, был женат.
Однажды она обратила внимание, что один парень приходит слушать ее каждый день. Подолгу стоит, не решаясь подойти, оставляет крупную купюру и уходит. Он ей понравился, ей захотелось поиграть только для него. И однажды "Весенняя песня" Мендельсона расслабила ее настолько, что она набравшись смелости сама подошла к нему и первая заговорила. Через две недели в ее паспорте уже стояла австралийская виза и спустя еще два дня Майкл и Диана, влюбленные до опьянения, вылетели из Австрии рейсом Вена - Мельбурн.

Продолжение следует

***
Как хорошо было бы умереть в Праге. Осенним вечером задержать дыхание на мгновение – и навсегда. Умереть с открытыми глазами, насладившись свечением мокрых улиц. Запомнив очертания теней и звуки музыки на Влтавской пристани. Оставив позади все пережитое и воспоминания о нем. Умереть в Праге, слившись с ее волшебными цветами и запахами. Пронестись над городом, посылая прохожим свой последний воздушный поцелуй.
И покинуть его навсегда…
***
Часть первая
В полупустом зале пражского ресторана Правда тихо играла музыка. Кроме него, сидящего за пустым столиком с телефоном в руке, боком к бару разместилась только влюблённая местная пара. Они трогательно держались за руки и смотрели друг другу в глаза чередуя молчание с длинными поцелуями. С утра он съел только один сэндвич в самолёте и выпил два стакана томатного сока. Но голод, притупленный переживаниями, почти не ощущался. Он все равно ещё раз просмотрел меню в котором обещали не привлекательную для него международную кухню. Только что подошедший настойчивый официант тем не менее разбудил его аппетит сообщив, что они подают и нормальную чешскую кухню. Он с облегчением заказал утку с тушеной капустой и закурил.
"У нас не курят", – по-русски обратилась к нему молоденькая девушка администратор. Он с сожалением затушил сигарету и вздохнул, его русская составляющая снова вылезла из какого то угла его многовекторной идентичности.
На улице не переставая шел дождь. В колонках играл Sombre Dimanche Сержа Генсбура. Он снова пожалел, что не взял с собой зонт. Но кто из его страны летит в Прагу со своим зонтом в конце июня? Кто в его стране вообще помнит, что дождь в середине июня в Европе это не газетный курьез, а ежедневная реальность. Он заказал небольшой бокал кальвадоса, выпил по-русски залпом, не смакуя, заказал ещё один и осмелев, в ожидании обеда заговорил с администратором, довольно смуглой по Пражским меркам девушкой. Он сразу привлёк её внимание как только появился пару часов назад из дождя совершенно мокрый. Что-то в его внешности и поведении не соответствовало привычному для нее типу посетителей. Кто только сюда не приходил, но он все равно показался ей особенным. Может быть едва уловимый странный акцент, может быть что-то другое. Она так и не смогла решить что, но с момента его появления она глаз с него не сводила.
В течение нескольких минут они болтали по английски ни о чем, и когда подали еду, она оставила его одного. Правда не разочаровала. Все было очень вкусно. Возможно благодаря алкоголю, отсутствие аппетита куда-то улетучилось, и он справился с едой довольно быстро. Опять позвал свою новую знакомую и предложил ей сигарету. Она согласилась. Его тяготило одиночество и он не пытался это скрывать. Они вместе выкурили несколько сигарет изредко обмениваясь репликами но чаще просто смотря друг на друга молча. Потом она встала из за стола и вернулась к себе. Дождь шел не переставая. Становилось поздно. Он снова открыл телефон. Быстро пробежался по новостям, посмотрел прогноз погоды... И, наконец, зашёл в почту.
Он волновался, его сердце билось слишком быстро. В GMail было три непрочитанных письма... От… не важно, рассылка посольства... Ах, вот оно… С незнакомого адреса, естественно. Он открыл последнее. Там были только три слова... Три волшебных слова... Он улыбнулся. Он сгорал от волнения. Только три слова. Три русских слова "Я в Праге!" "Хорошо, что ты в Праге, но где? Где мне тебя теперь искать?", - сам себя спрашивал он. Выражение радости на его лице сменилось разочарованием. Он продолжал смотреть на экран в отчаянном недоумении. " Что же мне делать сейчас, ладно,разберёмся как нибудь" На часах было пять вечера. Он был сыт, кое-что все-таки прояснилось. И, конечно, Прага. Он снова в Праге, - самом красивом городе из всех ему известных, затмившем в его глазах даже Париж.
Ему принесли счет. Новых сообщений больше не приходило. Неуверенным шагом он прошёл к кассе и расплатился. Пара женских глаз сопровождала каждое его движение. Он почти волоча ноги пошёл к выходу где у двери она догнала его, протянула руку и сказала: "Меня зовут Анежка". Он не назвал свое имя, но пожал протянутую ему руку, затем поднес ее к своим губам и произнёс довольно чопорно: "До свидания, Анежка, ты прелестное создание, я обязательно зайду к тебе".
Дождь, тем временем, кончился, в ресторане стало больше посетителей, они попрощались и девушка вернулась к работе.
Великолепная после дождя улица Паризка встретила его запахом влаги и свежести. Он осмотрелся и направился в сторону Площади. В четырех минутах от "Правды" находилась гостиница "Астория", куда должны были отвезти его вещи ещё утром. Гостиница находилась в красивом, совсем новом здании, построенном в архитектурном стиле, начала 20-го века. Он вошел внутрь. Изысканной красоты интерьер ошеломил его. "Тебе не откажешь во вкусе, любовь моя..." Закрыв за собой дверь номера, он присел на подоконник и снова закурил. Ещё раз проверил почту - ничего. Отложив телефон в сторону он курил и думал. Ему нравился этот город, эти улицы, которые так подходили к его настроению. Он все сделал как они заранее договорились - взял отпуск, прилетел в Прагу, поселился в Астории в заказанный для него номер. А она… Только этот короткий мейл. На часах было семь часов вечера. На почту иногда приходили сообщения, разнообразные, не те... И тогда он сделал то, что делал уже несколько лет, каждый раз, когда ждал ее письма, a оно не приходило. Он достал свой лэптоп, по старой привычке сел за клавиатуру и сам начал ей писать:
"Здравствуй моя хорошая!
Кажется, мы уже столько раз обсуждали, как это произойдет, но оказалось, что в жизни все переживается сложнее, чем на бумаге. Мне кажется, что эти несколько часов, прошедшие с моего вылета из Израиля, я живу тяжелее, чем предыдущие 8 лет. Я не голоден, мне уютно, - ты побеспокоилась великолепно, но... Я так и не услышал от тебя внятного обещания, я не знаю по прежнему увижу ли я тебя вообще. Я не жалуюсь, я привык ждать, я подожду еще. Ты знаешь где меня искать. Я жду тебя, жду твоего знака. Я люблю тебя."
Он немного отредактировал текст, ещё раз проверил адрес и нажал "Send".

Часть вторая
Новых писем по-прежнему не было. К восьми часам вечера он уже был после душа и чувствовал себя изрядно уставшим, точнее он буквально падал с ног. В момент, когда он зажег последнюю в пачке сигарету, в дверь постучали. Открывать не было необходимости: в дверную щель просунули конверт. Он вскрыл его не спеша, достал содержимое. Карточка какого-то ресторана или клуба и записка:
"Сегодня в полночь ты сможешь увидеть меня в ресторане La Seine, это недалеко. К сожалению пока только увидеть. Я буду не одна, естественно. Ты тоже должен быть не один, иначе тебя не пустят, все приходят по двое, даже билеты продавали, как в цирк. Без пары будет только сам знаешь кто... Ваш ужин оплачен и заказан на имя Виктора Вайнера. Я сделала все, вернее, почти все, с кем прийти реши сам, я на тебя полагаюсь. Уверена ты справишься. Мы так давно не виделись. Только пожалуйста не пытайся со мной заговорить! Сегодня ты можешь только смотреть. Целую и люблю..."
По намекам и недомолвкам, странным вопросам и просьбам ему ещё в Израиле стало ясно, что она готовит ему незабываемую поездку. Но размах задуманного он видимо недооценил. "Она выделяет мне 4 часа на поиски женщины в чужом городе, в чужой стране. Она мне льстит", - с этими мыслями он слегка улыбнулся своему отражению в зеркале. Необходимо думать и действовать быстро. Рамки времени мгновенно дисциплинировали. Усталость исчезла мгновенно, как будто ее никогда и не было. Прежде всего, подчинившись годами выработанному инстинкту, он аккуратно побрился специально купленной в аэропорту новой бритвой, затем снова принял душ, чтобы снять стресс и окончательно взбодриться. Для этого вечера он выбрал элегантный тёмный костюм, брюки и пиджак, распаковал и погладил новую белую рубашку. Быстро, но старательно почистил ношенные, но практически новые чёрные туфли.. Только галстук он не решился надеть сразу, а положил в карман, следуя давно сложившейся израильской привычке. К половине девятого новоявленный Виктор Вайнер был готов к выходу. Элегантно одетый, влюбленный мужчина, целую вечность ждущий встречи с любимой женщиной. И вот теперь, чтобы исполнить эту мечту, ему предстоит хотя бы на один вечер завоевать сердце малознакомой пражанки…
Восемь сорок. Внимательно рассмотрев в зеркале все детали своего лица, с помощью небольших щипчиков он ловко избавился от лишних волос на ушах. Он также надушился своим любимым одеколоном. Восемь пятьдесят. Осталось чуть больше трёх часов. Он быстрым шагом прошёл к лифту через полутемный коридор. Три часа десять минут. И восемь лет. Впрочем, больше, чем восемь, значительно больше...
Улицы волшебной Праги, со сверкающим от дождя асфальтом, приняли его как своего. Он уверенно - по уже знакомому маршруту - направился в сторону "Правды". В этом городе он знал только одну женщину, красавицу по имени Анежка, знакомство с которой теперь наполнилось особенным смыслом. Девушки в ресторане, однако, не оказалось. Парень, сменивший ее, сказал, что она закончила работу час назад и уехала домой. Девять ровно. Времени оставалось все меньше.
- Мне необходимо с ней поговорить...
- А кто вы такой, собственно?
Виктор что-то эффектно соврал...
- Это ее домашний телефон, а это мобильный, - уступил просьбе, после чего добавил вздохнув, - какая она все таки красавица...
Он немедленно набрал ее мобильный. Никто не ответил, и он оставил ей сообщение на автоответчике. Сразу позвонил на домашний. Сонный голос ее мамы сообщил, что она обещала вернуться к десяти и не церемонясь положила трубку. Сейчас четверть десятого. Он еще раз набрал её мобильный - опять автоответчик. Ситуация становилась напряжённо безвыходной. Он попросил дать ему её адрес. Администратор безразлично написал на пустом бланке: Козловска 25, квартира 11.
- Спасибо, спасибо тебе, - он эмоционально поблагодарил отзывчивого парня. - Как тебя зовут, друг? - Ладислав, - ответил тот. - Давай, спасибо дружище, ты меня спас буквально сегодня. Возьми 50€ купи себе что-нибудь. Ладислав от денег не отказался.
Поездка на Uber до дома Анежки заняла минут двадцать. Без пятнадцати десять они приехали в классический пражский микрорайон социалистического периода. Анежка жила в высокоэтажном блочном строении напомнившем ему дома в минской Серебрянке. Это был огромный, длинный дом с семью подъездами. Грязные от времени стены, частично закрытые балконы. Перед домом он увидел разрушенную детскую площадку. Таксист оставив его одного в полной темноте. Фонарей возле дома не оказалось, вернее, они были, но их, очевидно, давно разбили. Ровно в десять его телефон зазвонил. Это была Анежка. Он услышал, почувствовал, как она радуется, почти ликует, и ему стало безумно стыдно перед ней. Но 8 лет ожидания встречи с женщиной его мечты довольно быстро погасили в нем это чувство. Анежка встретила его у двери своей ослепительной улыбкой. Он подумал: "Сколько ей? Двадцать? Двадцать два?" Он тоже улыбнулся. В неожиданном для себя замешательстве он не находил нужных слов. Даже элементарного - здравствуй! - не получалось произнести. А она, взволнованная этим странным визитом, смотрела на него с интересом и, характерный блеск ее глаз выдавал ее готовность к любому приключению. Часы пятнадцать минут одиннадцатого. Чем больше затягивалось их молчание, тем меньше ему хотелось ей врать. Здесь, в ее скромной пражской квартире, обстановка располагала скорее к дружескому ужину, чем к изысканной лжи. Ее мама, белокурая уставшая красавица лет пятидесяти, тоже вышла познакомиться с ним. Он обратил внимание на отсутствие всякого сходства между двумя женщинами.
- Как тебя зовут? - спросила Анежка.
- Меня зовут Шай Бернштейн… мне нужна твоя помощь…
Она тоже готовилась. Отправив письмо с посыльным, включила музыку и прилегла на аккуратно застеленную кровать. Когда то все эти песни были записаны на диск, Его диск, специально приготовленный для неё. Она получила его на подземной стоянке возле своего дома несколько лет назад, и с тех пор не расставалась с этой пьянящей музыкой. Только сейчас это был плейлист в Apple Music. В истории их любви музыка играла не меньшую роль, чем письма, которыми они обменивались ежедневно. Она соединила их воедино с момента их первой встречи, - той, самой важной и такой далекой. Сколько лет уже прошло с тех пор? Она лежала с закрытыми глазами, перебирая в уме особенно яркие моменты, взгляды, слова... Ах, как много их было… Зазвонил телефон, посыльный сообщил, что письмо доставлено по назначению. Мужa не было в гостинице, он играл в теннис со своим новым другом, которого привёз с собой. Город ему совершенно не нравился, он то и дело выступал с оскорбительными циничными замечаниями в стиле : "Прага ужасна в своей провинциальности, Кто все эти людишки, снующие толпами по улицам, Еда просто кошмар какой-то" ИТД…
Они остановились в Амбасадоре на Врацлавской площади, она сама выбрала гостиницу. Когда ее муж впервые вошел в холл, его лицо перекосило гримасой страдания и он процедил сквозь зубы, что ненавидит старину. Она вежливо заметила, что 20-е годы прошлого века - это настоящая, живая Европа. Гостиница действительно выглядела как памятник архитектуры и убранством напоминала декорации исторического фильма. Она пыталась представить, как Шай ищет себе женщину на вечер, проклинала странную идею мужа о вечере пар, на котором каждый должен будет рассказывать о себе. Несоответствие этой концепции с ее планами было вопиющим, но ей удалось выйти из положения записав нескольких американцев из их гостиницы и добавить пару из Астории, - Викторa Вайнерa со спутницей...
Муж вернулся позже, чем она предполагала, позвонил из своего номера, поинтересовался количеством приглашенных.
- Твой дурак Янек обещал четыре чешские пары, сносно говорящие по-английски, и две пары иностранцев, - поэтому я записала вчерашних американцев... Они просто счастливы. Тысяча долларов и они получают право посидеть с тобой за одним столом. Какие идиоты…
- Машина будет ждать нас возле гостиницы в пол двенадцатого, мы зайдем за тобой, будь готова... Да, я звонил домой в Мельбурн, родители передавали тебе наилучшие пожелания, просили сказать, что молятся за тебя.
- Спасибо до встречи...
Она положила трубку.

Часть третья
Анежка внимательно выслушала Шая и без колебаний согласилась. Он извинился, что "использует" ее, чтобы увидеть другую женщину. Она успокоила его своей приятной улыбкой. "Подожди меня, я приведу себя в порядок". Шай остался с ее мамой в гостиной. Анежка еще не успела выйти из душа, а мама уже закончила рассказывать ему про то, как в 18 лет вышла замуж за цыганского парня, как родилось ее сокровище Анежка, как 20 лет назад они расстались и она растила дочь одна. Теперь он понял, на кого похожа его смуглянка. Анежка вышла в светлом вечернем платье, с распущенными волосами. - Давай мне свой галстук, не ходи как бомж. Виктор Вайнер (она рассмеялась) не должен выглядеть шлюмпером. Так она и сказала - "шлюмпером". Она старательно повязала ему галстук, он не без удовольствия посмотрел на свое и ее отражение в зеркале. Анежкина мама с нескрываемой гордостью смотрела на дочь.
- Ну что дорогая, пойдём поиграем в гламурную пару?
Майкл Демпьер с другом появились у неё без опоздания.
Друга звали Джерри. Он все время улыбался, хорошо играл в теннис и неплохо шутил. Он был почти идеальным вариантом, только вот сколько продержится? Друзья по теннису у мужа менялись часто, - раз за разом они падали жертвой его мерзкого характера, несмотря на огромное количество денег, которое он на них тратил. Она взяла их обоих под руку, и они вместе проследовали к лифту. Без пятнадцати двенадцать они были около ресторана. Водитель услужливо открыл им двери. Хозяин La Seine Янек и его нарядные девочки встречали гостей на улице. Внутри музыканты - пианист, басист и ударник, хоть и одетые в строгие фраки, играли неряшливый джаз. После полуночи начали собираться остальные гости. Она с удовлетворением отметила, что Янек выполнил свое обещание (за тайну записи Вайнера он получил отдельно 200 евро) и посадил ее так, что Шай будет фактически напротив неё, только что не за одним столом, на расстоянии, невозможном для разговора, но достаточном для влюбленного взгляда. В пятнадцать минут первого порог ресторана переступила самая яркая пара, не похожая ни на одну другую из присутствующих...
Шай сразу увидел ее, у него даже слегка закружилась голова. Он пошатнулся, с удивлением ощущая ритм своего сердцебиения. Она, в свою очередь, не могла отвести от него взгляд и немедленно поняла, что покраснела, как не краснела ни при каких обстоятельствах в течение последних нескольких лет...
Джерри был единственным гостем без пары, для него не существовало никаких правил. Хозяин вечера Майкл Дэмпьер мог себе это позволить, ведь правила устанавливал он сам. Он боготворил союз мужчины и женщины, любил разглагольствовать на тему Божественного в парной моногамии, на мессах он замирал когда священник говорил о Деве Марии и вообще о таинстве брака. Но Джерри это Джерри, не в гостинице же его оставлять без присмотра? Демпьеры сидели с американцами Дюваль за одним круглым столом. Джерри тоже был с ними, - пользуясь своим привилегированным одиночеством, он удобно расположился на двухместном красном диване. Все остальные разместились за столиками на два и четыре человека. Шай ухаживал за Анежкой, несколько раз ходил к бару, приносил выпивку, каждый раз ощущая пристальный взгляд из-за круглого стола, сильный, как прикосновение, взгляд пары голубых глаз, украшенных теперь сетью приятных морщинок. Анежка пребывала в приподнятом настроении, она уже успела рассмотреть эту женщину и теперь шептала Шаю: «Она особенная, ты совершенно прав». Пока они добирались с ее окраины в Старый город, он успел ей кое что рассказать, Ночной ужин продолжался. Шай/Виктор с Анежкой уже заканчивали первую бутылку вина и, надо признать, изрядно опьянели, особенно учитывая его усталость и выпитое раньше. Нужно держать себя в руках - подумал он, но Анежка заказала еще вина.
Майкл вышел из-за стола и прошелся по залу, - в его руках был микрофон. Музыка, сопровождавшая их с начала вечера, прервалась.
- Приветствую вас. Спасибо, что этот вечер вы проводите с нами. Это большая честь для нас, для меня и моей супруги. Я не буду тратить наше с вами время и предоставляю слово вам, моим дорогим гостям. Вы интересны мне, каждый из вас. (Каждый ваш доллар - продумала скучающая жена Майкла Дезире)
Дезире Дэмпьер, даже не делала вид, что слушает банальные истории, которые начали выстреливать гости в микрофон между музыкальными номерами. Ее муж, напротив, был заинтересован происходящим, задавал вопросы, живо реагировал на каждую деталь, даже иногда аплодировал. Она же наблюдала за Шаем, который, в свою очередь, смотрел на неё. "Он совершенно не меняется, даже не поседел вообще..." Ее беспокоило, что Шаю тоже нужно будет говорить о себе, что-то врать... Понял ли он, что это касается его тоже... В два часа ночи Майкл объявил перерыв, и гостям подали главные блюда. Дезире знала, что ведет себя неправильно, но продолжала смотреть на своего возлюбленного, не обращая внимания на происходящее вокруг. Она отвлеклась на мгновение, попробовала что-то съесть. Тщетно… Её муж смеялся над очередной шуткой, рассказанной Джерри, и ничего не замечал.
Майкл пригласил всех танцевать. Музыка в ресторане зазвучала громче, в зале приглушили огни. Ее муж любил танцевальные площадки, хотя сам никогда не танцевал, предпочитая смотреть на людей из полумрака своего странного одиночества.
Дезире вышла из за стола с сигаретой в руке в направлении выхода. Она курила снаружи минут 10 после чего хотела, похоже, вернуться к себе за стол. Но до стола она не дошла. Она остановилась за спиной Шая, и ей показалось, что время остановилось. Стало очень жарко. Шай, конечно, сразу обернулся на запах ее духов, - запах, который он мог различить из тысячи подобных, запах, который только на ней был таким, каким он его помнил. Он неоднократно встречал женщин, покупающих эти же духи, но только у неё, даже столько лет спустя, эта смесь запахов тела, духов и сигарет становилась тем, чем она становилась. Он почувствовал, что сходит с ума, снова... Господи, вот эта морщинка у рта... Не произнося ни слова, он поднялся со своего места, обнял ее за талию, его правая рука соединилась с ее левой, и он повел ее в медленном танце по залу. Они старались не смотреть друг другу в глаза, достаточно было того, что они наконец-то вместе, что они чувствуют прикосновение друг друга, запахи, дыхание... Они оба молчали, - понимали, что совершают ошибку, но сделать ничего уже не могли.
В половине четвертого утра Виктору Вайнеру наконец вручили микрофон. Он был уже в дребезги пьян - и не только от вина, - поэтому, отложив микрофон, сразу прошел к роялю, Это произошло совершенно спонтанно, и потому, уже шатаясь шагая к инструменту, он ещё не знал с чего начнет и будет ли вообще играть. Но в конце концов все случилось само собой. Он поклонился гостям и сам себя представил.
Начал с Марширующих святых - аккуратно, продуманно обыграл всем знакомую тему, постепенно перешел к импровизации. Он неоднократно играл эту музыку, но именно сейчас у него получались вещи, всегда недоступные. Во всяком случае, так ему казалось. Играть пьяным удовольствие сомнительное, эту истину он познал ещё в юном возрасте. Но… Последний квадрат он спел, чем удивил самого себя. Когда он закончил, публика в ресторане аплодировала ему стоя, он обратил внимание на полные слез глаза Дезире. Майкл и его гости приблизились и обступили рояль и начали заказывать музыку. Майкл попросил Пердидо Эллингтона. Виктор с удовольствием выполнил эту просьбу. Ему казалось, что на него снизошло само Вдохновение. Иногда он закрывал глаза и не замечал, что вокруг него толпятся люди. Тогда он, казалось, переносился в детство, - туда, где он познакомился с этой милой блондинкой, которая через много лет вернулась в его жизнь дважды. Первый раз, когда приехала на похороны родителей в Израиль, а второй - сейчас, на фоне этой сказочной декорации, с этими странными статистами с масками новых имен и фальшивых жизней...
Он закончил играть Пердидо и попросил слова и водки. Он выпил, поискал глазами своих женщин. Майкл передал ему микрофон.
"В городе где я родился у студентов консерватории была примета, что если в день экзамена по специальности или перед концертом ваши ноты упали - это не к добру. Тогда на них нужно было немного посидеть, - в этом случае влияние приметы отменялось, и вам были обеспечены удачная сдача экзамена и овации зала… Как часто у нас "падают ноты". У всех нас, чем бы мы ни занимались. "Ноты падают", только мы не знаем, что с этим делать, стесняемся "посидеть на них" - и теряем любовь, успех, надежду, уважение, честь. Как жаль, что мы бездействуем перед лицом почти любой возникающей у нас проблемы, не спешим исправлять ошибки, отказываемся от борьбы, когда нам кажется, что она бесполезна и выглядит нелепо, почти как "посидеть на стопке нот для фортепиано". Как жаль... Но! Виктор Вайнер сегодня сидел на своих нотах, Виктор Вайнер будет играть для вас!"
Он закончил свое выступление Сатиновой куклой своего любимого Эллингтона. Кажется, это было выступление всей его жизни. Дезире не сводила с него глаз. Майкл что-то записал себе в блокнот.
К пяти утра он не спал уже более 24 часов. Ночь Майкла подходила к концу, в списке ораторов все уже отметились, и гостям подали десерт. Все очень устали, но виновник торжества не унывал, - он пригласил Джерри закончить вечер своими анекдотами. Красавчик Джерри разразился десятками шуток о супружеских изменах. Аудитория видимо была в теме, рассказы его сопровождались грохотом непрерывного смеха. Только Дезире и Шай даже не улыбнулись. В шесть утра семейство Демпьер объявило об окончании вечеринки и откланялось. Анежка с Шаем задержались ненадолго. Ему нужно было прийти в себя...
Они вышли в прохладное пражское утро, было уже совсем светло. От ресторана до гостиницы дорога заняла около восьми минут, - сначала они прошли по улице святой Анежки, потом через Хасталскую площадь - и через минуту были на Рыбной. Он всю дорогу, чтобы не упасть, опирался на свою спутницу, Он был истощен физически и морально. Уже в Астории он заказал Анежке такси, которое быстро приехало. На прощание они поцеловались. Он обещал звонить. Анежка с улыбкой скрылась за дверью машины....
"Прощай, милое создание", - прошептал Шай и, собрав все оставшиеся силы, поднялся в номер.

Часть четвёртая
В его отсутствие в номере кто-то побывал. Все было перевернуто, одежда смята и разбросана. Стулья опрокинуты, постель скомкана. На первый взгляд вроде бы ничего не украли. Лэптоп включен. Он точно запомнил, что выключил его перед выходом... Что-то искали. Но что? Проверяли почту? У них не могло быть пароля. Записка? - он полез в карман... Слава богу, на месте. На зеркале ванны его ждал конверт с логотипом Астории. Внутри гостиничный бланк и на нем только два слова на иврите:
"Титрахек мимена!" (Держись от нее подальше!) Сил не было даже на то, чтобы испугаться, поэтому он стянул с себя галстук, снял туфли, бросил пиджак на пол и буквально рухнул в постель, засыпая сразу, во время падения.
Ему приснился сон. Он и Диано на балконе последнего этажа пятиэтажного хрущевского дома. Они давно не виделись. Он в джинсах, однотонной светлой рубашке с короткими рукавами - она напротив подчеркнуто элегантна: темный костюм - синий пиджак поверх белой рубашки с декольте, выше колена юбка. Сначала их лица просто рядом, так что её дыхание совсем близко, потом они целуются - долго, не замечая времени, которого для них не существует. Иногда, прерываясь, он шепчет ей на ухо, что любит, что ждал, что верил. Он гладит ее волосы, вдыхает ее запах, он растроган и опьянен ее присутствием. Она тоже что-то говорит, краснея, но слова звучат тихо, пропадая в море нежности окружающей их обоих, они снова находят себя в этом волшебном поцелуе. И так это продолжается ещё и ещё, и ещё… Долго. Вот они уже не в квартире, - идут по улицам весеннего Минска, держат друг друга за руки. Смеются, она божественно красива, буквально светится как ангел, ему становится грустно... Потом они в автобусе. Ее голова у него на плече, кажется, она заснула, кажется, ее нет здесь вообще... Кухня, стены с обоями, на улице зима, вьюга, они опять вместе. Она спрашивает его: "Почему ты так далеко?"...
Он плачет ,горько, как ребенок. В телевизоре начинается выпуск новостей... Нет, это уже не сон. Не открывая глаза Шай понял, что в его комнате работает телевизор, более того, он не один. В кресле возле окна восседал какой-то незнакомец. Это был небольшого роста, хорошо сложенный человек неопределенного возраста. У него было молодое, рано состарившееся лицо, такое бывает у боевых летчиков от избыточных перегрузок, или у наёмных убийц от тяжести грехов взятых на душу. В одной руке он держал пульт от телевизора, в другой - пистолет, направленный сейчас в сторону Шая.
Незнакомец говорил на хорошем иврите с едва уловимым акцентом: "Бокер тов иш амиц! Ани муфта лир`от отха кан (Доброе утро, смелый человек! Я не ожидал увидеть тебя здесь.)
"А я не ожидал увидеть здесь тебя", - Шай после сна пребывал в скверном настроении.
"Значит так, дорогой мой, - незваный гость встал из кресла и приблизился к Шаю, - ты должен был убраться еще утром, нам и в голову не пришло, что, получив нашу записку, ты пойдешь спать как ни в чем не бывало. Но раз уж ты здесь, я считаю нужным предупредить тебя лично, - он по-прежнему направлял пистолет в сторону его головы, - не смей вечером приближаться к театру, не смей, мы не шутим".
Бернштейн возразил, что не понимает, о чем тот говорит, на что ему было указано на фирменный конверт чешской республике акциональный оперы, лежавший на стойке возле изголовья кровати.
"Это билет в оперу на сегодня, его принесли, когда ты спал. Отличная программа у тебя получается: обеды, лекции, концерты, теперь опера... Кстати, ты прекрасно играешь, я получил огромное удовольствие, только больше работай над педалью", - это незваный гость бросил уже на пороге перед тем как удалился.
Шай усмехнулся, про педаль ему всегда делали замечания еще с консерваторских времён.
Ещё какое-то время Шай оставался в постели, собирался с мыслями, но одного взгляда на часы ему было достаточно, чтобы "взлететь" над кроватью. 15:00. Скоро день уже закончится, а он все еще в кровати. И он все еще в Праге. В центре любовной интриги, в которой уже забряцали оружием, а он еще даже не обменялся парой слов со своей возлюбленной.
Он побрился и тщательно вымылся в душе. Только после этого он навёл немного порядок и зашёл в телефон проверить почту и сообщения. Было много новых писем, в том числе короткое от нее, посланное около часа назад. Мысль о том, что чужие люди рылись в его вещах расстраивала его, но
в конце концов он успокоился. Вероятность того, что нашли что-то в компьютере крайне мала, тем более, что он всегда отключал функцию запоминания и автоматического заполнения строк. Документов и личных писем в этом компьютере не было. Он постепенно начал приходить в себя, раздумывал о возможных вариантах своих действий, пытаясь понять, кто же эти люди, которые знают, что он здесь, зачем он здесь, и следят за ним. Если Майкл знает... Это ужасно, это меняет почти все, это уничтожает даже самый мизерный шанс для нас. Ему нельзя знать! Дианочка, милая, что ты сделала не так? Он ответил ей, коротко описал что случилось... Майкл все знает, он все знает...
Ответ пришел сразу. Она как будто не обратила внимание на его письмо и написала в Вотсап
- Ты получил билет?
- Да, получил... Оперный театр, кажется...
- Мы идем слушать "Травиату", помнишь нашу первую ? 🙂
Он рассмотрел билет. Сегодня, 19:00. Чешский национальный оперный театр. Джузеппе Верди, "Ла Травиата"."Падшая женщина". Он усмехнулся...
- Ты помнишь? Скажи...
Он не отвечал. Закрыв глаза, он перебирал картинки из прошлого.
- Да, я помню... Он все знает, тебе это не мешает?
- Милый, приходи в театр, занимай свое место, хорошо себя веди. Жди меня. Хорошо оденься.
- Диана, мне угрожают...
- Ты боишься?
- Да, немного.
- Мы ждали столько лет...
- Будь осторожна, скоро увидимся.
- Ты тоже, это будет чудесный спектакль. Представляешь, Энрико Довичо дирижирует сегодня.
- Ты не понимаешь Диана...
- Я все понимаю, я все понимаю... Делай все, как мы договорились. Мы обсуждали это сотни раз.
- ...
- Майкл не мог послать к тебе израильтян, он не работает с евреями, ты забыл? Это не он, это какая-то ошибка. Ничего не бойся. Я люблю тебя.
- Я тоже тебя люблю, не забудь про мои духи.
Он улыбнулся. Что значила пуля в голове по сравнению с этим запахом...

Продолжение следует

Всегда поражаюсь энергией, которую излучают старые случайные фотографии. Сцены из жизней, облики утраченного, неизвестного мира. Когда две недели назад я впервые увидел это мощное фото я глазам своим не поверил.
Мозырь, начало 50-х.
Вдруг откуда ни возьмись, буквально из небытия ко мне вернулись эти так хорошо знакомые бабушкины платки, дешевые заношенные платья, костюмы. Взгляните на композицию этого траурного снимка. Обычные мозырские похороны выглядят как величественная сцена из фильма. Фигуры людей естественны и гармоничны. Взгляните на руки, как они прикасаются, поддерживают друг друга. И, конечно, скорбящие лица, родные но неузнаваемые, кроме одного.

Кузнец Зелиг Гоникман, папин двоюродный брат, совсем молодой, самый высокий на снимке, стоит четвёртым справа в первом ряду. На нем толстовка, подпоясанная армейским ремнём. Что он здесь делает, кого они хоронят? Кто эта женщина в трауре, которую дядя Женя поддерживает за руку. Я обратился за помощью. Первой опознали сестру Зелига Розу, это девушка в клетчатом платье, стоит прямо за братом. Следующим мы узнали сразу привлёкшего мое внимание человека в уже и тогда редком картузе. Как будто прибывший на машине времени из позапрошлого столетия, мой двоюродный дед (брат Янкеля) Левик Финберг. Его опознали по характерному жесту, он левой рукой поправляет усы, он всегда так делал.

Женщина в платке, слева от скорбящей в чёрном это Броха Рейзл Финберг, жена Левика и одновременно его двоюродная сестра. Браки между кузенами у евреев тогда были совершенно обычным делом. Броха Рейзл, одна из трёх главных фигур этого фото. Ещё бы, она хоронит родного брата про которого удалось выяснить только то, что его фамилия Зельдин. Так как Броха Рейзл не только жена, но и двоюродная сестра Левика это значит, что Зельдины прямые родственники всех Финбергов. Теперь также понятно, что женщина в чёрном это или его жена или дочь. С самим Зельдиным не все ясно. Видно, что у него есть ссадины на лице и возможно кровь. В гробу он лежит в костюме, но без обуви. Головной убор оставили рядом с телом. Похоже речь идёт о безвременной и неестественной смерти, но это только мое предположение.

На этом этапе, когда все уже начало выглядеть более менее ясно, на фото были идентифицированы ещё несколько человек, что запутало меня. Женщина в белом платке, по правую руку от Зелига, немного сзади него, это Пурия Михелевна Альтшуллер (Полина Михайловна Ландо по мужу). Слева от Брохи Рейзел, поддерживает ее и выглядит очень расстроенной, с собранной косой, это сестра Пурии Сара Альтшуллер а слева от неё, вторая слева на фото, в платье в горошек и шубейке это Ента Альтшуллер, сестра Сары и Пурии. Три сёстры вместе на похоронах. Что же в этом необычного? Дело в том, что в 1957 они некоторым образом породнились с Финбергами. Дочь Пурии вышла замуж за Альконе Гоникмана, брата Зелига и сына Брохи Мины Финберг. Сам Альконе (Лёша) похоже тоже здесь на фото, пол его головы видны слева над головой бабушки в белом платке. Но нет индикации, что он уже женат. Фото может быть вполне сделано задолго до 1957 ещё и потому как Альконе здесь выглядит, он совсем ещё молодой. Женя тоже не женат, он женился позже всех. И тем не менее все здесь, хоронят таинственного Зельдина, хоронят как одна семья. Почему? Не ясно. Жаль только, что уже некого спросить.

Меня восхищает это фото. Благодаря ему я могу совсем иначе посмотреть и на самого себя. Это фото ясно определяет то, что мы называем корнями. Мои корни это простые, но полные собственного достоинства люди. Люди не стеснявшиеся любого труда, люди открытые и честные. Такие какими я их люблю.

Спасибо большое Гале, Нине, Яше и Мише Гоникман, Марату и Нине Финберг а также Якову и Алексею Гизунтерманам за помощь в подготовке этого текста.

Если вы случайно увидели этот пост и хотите что то добавить, оставляйте комментарии, не стесняйтесь.

Считается, что первым нашу фамилию в Беларуси прославил мой отец. На самом деле это не так. Папа ещё был прыщавым подростком и безуспешно пытался поступить в музыкальное училище, когда фамилия Финберг уже произносилась в Минске с нескрываемым пиететом. Заслугой тому была жизнь и деятельность ныне незаслуженно забытого папиного старшего брата: Бориса (Боруха) Финберга.

Борух – первенец в семье Янкеля и Бейли – появился на свет в Мозыре 21 июня 1923 года. В день его рождения матери Боруха едва исполнилось 15.

Довольно рано он проявил себя как незаурядная и талантливая личность. Борис с отличием закончил среднюю школу на идиш в Мозыре. Представитель поколения войны, он один из тех, кому в 1941 исполнились 18. Практически в день своего рождения Борис добровольцем ушел на фронт.

Статистика смертности уроженцев 1923 года невероятна: из 100 призванных в армию войну пережил один. Борис выжил. Вернулся с двумя орденами Красной звезды и в звании капитана юстиции.
Он был необыкновенно красив и необычайно популярен у женщин. В 1947 году Борис женился на молоденькой Дине Савеловой, студентке 2-го курса Минского мединститута и дочери Рахиль Рутман, сотрудницы, а по некоторым сведениям – заведующей отдела пропаганды ЦК КПБ.
По свидетельству людей, лично знакомых с Борухом, это был умнейший человек. Уже после женитьбы и завершения службы в армии он закончил юрфак и стал в Минске одним из первых адвокатов по гражданским делам. Но при этом он прославился участием в судах, где обеспечивал публичную защиту предателей-коллаборационистов, арестованных и осуждённых уже после войны.

На фронте Борис впервые попробовал водку. Эта пагубная привычка осталась с ним до его последнего дня. И тем не менее, до середины восьмидесятых карьера Бориса процветала: он был известным членом коллегии, периодически преподавал на юрфаке, имел связи. Люди со всех концов Беларуси, знакомые, родственники, все кто угодно, обращались к нему за помощью. И он помогал, находил нестандартные подходы решения самых сложных юридических ситуаций, вытягивал людей из тюрем, долгов и проблем. В советском Минске Борис Финберг был звездой, таким гражданским адвокатом про которых сегодня мы смотрим сериалы - сильный, хваткий, умный.

В браке с Диной у них родились три дочери – Женя, почти ровесница моего отца и его младшего брата Миши, Софа и Ира. Он любил их, но в 1967 они с Диной неожиданно для всех развелись. За пару лет до этого в Минск, кстати во многом стараниями Бориса и Дины, переехали его родители. Впоследствии это позволило папе поступать в Минске в консерваторию.

Развод опустошил Бориса. Он больше не женился. Жил один в квартире на Сурганова. Часто принимал там своих многочисленных и неоднозначных друзей. И всегда оставался Бейлиным любимцем.

Когда я ночевал по выходным у бабушки с дедушкой на Цнянской, он обычно появлялся там на поздний воскресный завтрак. Седой, суровый, красивый. В пиджаке с орденскими планками, аккуратно одетый. Часто выпивший.
Бабушка садилась возле него и смотрела как он ест, ее любимый, неповторимый сын. Она даже чистила ему яйца, чаще всего они были всмятку, подкладывала в тарелку еду, смотрела на него с нескрываемым восхищением. Даже мне ребёнку было ясно кто был и остался ее самым близким, самым любимым.
Мы разговаривали. Он привычно поучал меня не делать то или это. Это было время, когда карьера его младшего брата набирала темпы. Борис любил Мишу, но того тяготило его внимание. Я то и дело слышал о недоразумениях между ними, как правило, возникавших из-за того, как Борис мог повести себя на людях: он, не стесняясь, мог порой откровенно и в лицо высказать свое отношение любому.

Их разделяли почти 24 года, старший брат в отцы годился младшему. Борис гордился Мишей, хотел разделять его радости. Но зачастую делал это неловко, порой к явному неудовольствию окружающих.

Полковник запаса Борух Янкелевич Финберг скончался в сентябре 1985 года, в своей собственной квартире, в полном одиночестве. Он несколько дней не выходил на связь. Бабушка волновалась, переживала. Съедаемая плохими предчувствиями она позвонила моей маме. Они вместе нашли его, уже бездыханного. Ему было 62 года. Он похоронен на Минском северном кладбище.

Хочу выразить благодарность моей двоюродной сестре, дочери Бориса Софе Савеловой за помощь в подготовке этого материала и за предоставленное фото.

Первый раз папа поехал в командировку за границу в 1975м году. В Чехословакию, еще социалистическую, но не менее привлекательную. А в 1979м его послали в Югославию. Командировки в Госцирке длились по 3 месяца. В Югославии, кажется в Загребе, он купил себе коричневую Волгу 2410, экспортную модель. Это событие имело эффект разорвавшейся бомбы в жизни нашего дома на Уманской. Даже для наших всегда дружественно настроенных соседей появление коричневой Волги на стоянке у подьезда было явным перебором. Все страшно завидовали. На нас стали показывать пальцами. Иногда было страшно - машину царапали по ночам, снимали щетки и как миммум один раз её`облили каким то химическим веществом. Но папа все равно летал в облаках. 1979 год, Волга блин. Это было нечто. Не каждый ребенок в то время мог похвастаться папиной Волгой, я это оценил. Эта машина послужила нам почти 4 года. На ней мы совершили длинное путешествие по странам Прибалтики, и в Одессу. Сегодня верится с трудом, но где то до моих лет 12 у нас была более менее нормальная семья, отношения у родителей были ровными и мы путешествовали вместе во время родительских отпусков. Пока мы жили на Уманской папа, если не уходил раньше, подвозил меня и моих друзей в школу. Я учился в 24-й в центре. Я очень любил нашу коричневую Волгу. Но в конце концов машину сглазили. Летом 1983 года мы попали в аварию на трассе Бобруйск Минск, после чего Волгу продали.

Это потрясающая фотография. Если бы я не знал этих людей, то мог бы подумать, что это сцена из театральной постановки. Но это не театр, это реальная жизнь. Начало семидесятых, Мозырь, дом Левика Финберга над Припятью. Левик прощается со своей покойной женой Брохой Рейзел. Он слева, с покрытой головой и со своими знаменитыми чапаевскими усами. Почти всю свою жизнь он носил их. Расчесывал специально привезенной с войны немецкой расческой, открывавшейся как нож. Расческа эта годами лежала на полке вместе с бесполезными стекляшками. Он доставал ее, становился возле зеркала и причесывал усы, слева и справа. И так до самой своей смерти в августе 1985 года в возрасте 90 лет.

Левик верил в бога и даже в самые страшные времена у него дома собирались евреи для миньяна. Мой дед Янкель приходил и смотрел на это с недовольным недоумением, крутил пальцем у виска. Смеялся над братом, но все равно очень его любил. Все Финберги - Броха Мина, Янкель, Левик, Сара и Зельда очень любили друг друга. Сегодня так не бывает…

Фото, которое на глазах всю жизнь. Черно-белое великолепие. Слева моя бабушка, Года Мордуховна Мопсик (она очень долго сохраняла свою девичью фамилию и поменяла ее только под давлением бюрократических обстоятельств), справа мой дедушка, Эля Аронович Гофман. В центре моя мама Алла Гофман. Фото сделано, видимо, летом 1968 года в Бобруйске. Маме 19, бабушке 45, дедушке 49 лет. Мама без очков, как на всех своих молодых снимках. Все специально, нарядно для сьёмки, одеты. Видимо поводом для похода в фотоателье стало мамино, после четырёх лет отсутствия, возвращение в Белоруссию из Резекне, где она закончила музыкальное училище по классу фортепьяно. Позже фотограф передаст бабушке две фотографии, эту и ещё одну, только бабушки и дедушки. Обе я храню.

Бабушка родилась в семье потомственного шапочника и прожила в Бобруйске всю свою жизнь. Дедушка из Погоста, о его семье известно немного кроме того, что многие из них не успели или не захотели эвакуироваться и, к сожалению погибли. В Бобруйск он попал после войны видимо из за старшей сестры Брони, которая там жила с мужем Абой. Ещё был брат Изя, переживший войну в действующей армии. Познакомились Эля с Годой, что совершенно неудивительно, на бобруйском рынке. Скорее всего в 1947 году. Бабушка пошла на базар за покупками и вернулась с дедушкой, всегда повторяла, что купила мужа на базаре. Эля в молодости был очень красивым, глаз не отвести. Он прошел всю войну, командир взвода связи, все 4 года на передовой. Чудом остался жив. Совершил подвиг, был тяжело контужен. Всю жизнь плохо слышал. С фронта вернулся в чине младшего лейтенанта.

Они были очень разные. Года взрывная, эмоциональная. Эля, напротив, спокойный, выдержанный. Всю жизнь носил в себе свои переживания. У него непросто складывались отношения с родителями жены но Году свою он любил, терпел её характер стоически, и она отвечала ему адекватно большим, настоящим чувством.

Эля очень долго, десятилетиями работал начальником столярного цеха в бобруйской колонии для несовершеннолетних. Он был мягким но строгим наставником. Буквально спасённые им дети потом слали ему поздравительные открытки со свободы, из своей новообретенной благодаря ему жизни. Эля Аронович пользовался большим уважением сослуживцев, его любили родственники за улыбку, за доброе чистое сердце.
Года работала в торговле, буфетчицей в драматическом театре , в разных ресторанах, например в Алесе, Березине и в других местах. Была предприимчива и удачна. Именно она тащила благосостояние этой семьи на своих плечах. Года была очень неординарна. Водила дружбу с актерами, музыкантами, наливала им в долг и даром. Слыла театралкой, личностью почти богемной. Знаменитые актрисы делились с ней самым сокровенным. Например личные открытки от наводной артистки СССР Климовой мы храним и сегодня. Году знал весь Бобруйск, особенно его пьющая часть. Она рожала три раза - первая девочка, к сожалению, родилась мертвой.

Жили Гофманы на Красноармейской 45. Был у них большой просторный дом соединённый с таким же домом семьи Ворончихиных. В начале восьмидесятых дом разрушили и на его месте сегодня под тем же 45 номером стоит мрачная брежневская панельная пятиэтажка.

Я приезжал к ним практически каждое лето. Они ОЧЕНЬ меня любили. Быть у них было для меня настоящим удовольствием. Дедушка брал меня в баню, Года к себе на работу. У них пахло гостеприимством. Они окружали меня заботой и любовью. Я помню их кухню в квартире на Люнькова, радиоточку всегда включенную и из которой в 6 утра играла Радзiма, мая дарагая...

Эля работал до своего последнего дня, его сидящего на кухне за столом после работы с неизменно дымящимся беломором я отчетливо помню и сегодня. Помню как пахло когда он курил. Он учил меня все есть с хлебом. Про войну он не любил рассказывать. Я спрашивал про убитых немцев и он всегда замолкал, многозначительно. Это был особенный, глубоко интеллигентный, начитанный человек. Он часто засыпал с книгой и неизменно храпел, говорят я сейчас храплю точно так же. А потом дедушка внезапно умер, совсем молодым. В июне 1985 года ему стало плохо на работе. Он пошёл в санчасть, присел на табуретку и больше не встал. Ему было 66 лет. Он похоронен в Бобруйске на еврейском кладбище.

Бабушка так никогда и не оправилась от этой потери. Совсем сдавшись многолетнему диабету она обессиленная, уже после моего отъезда, переехала к маме в Минск где скончалась в 1994 году.</p>

Моя двоюродная сестра Галя родилась на 12 лет раньше меня, единственная дочь старшей сестры моего отца Майи. Ее отец Залман, Золя был офицером, сделал карьеру от молоденького лейтенанта до подполковника, командовал воинской частью в Латвии. Там Галя росла, там вышла в первый раз замуж, слишком рано, ненадолго. Полюбила солдата из папиной воинской части. Родился сын. Развод. Вышла замуж еще раз за офицера, который усыновил мальчика. Жили они в Даугавпилсе, недалеко от белорусской границы. Залман продвигался по лестнице воинских званий, Майя работала инженером в какой то проектной конторе, Галя в "Военторге", получила экономическое образование. С офицером она тоже долго не прожила, развелись быстро и некрасиво, кажется капитан уехал на другой конец России оставляя Гале и ее сыну свою звучную русскую фамилию. После некоторого перерыва она снова выхоит замуж и снова неудачно, а потом еще раз. Мы приезжали к ним в Даугавпилс один раз. Я помню большой стол, много гостей, Галя была одна. К моменту когда СССР начал распадаться Залман уже демобилизовался, сердце Майи было разбито переживаниями за дочь, а Галя была четыре раза разведена. Красивая, яркая, умная женщина. Они решили, возможно ошибочно, в Латвии не оставаться и Залман с женой, моей тетей и сестра с сыном переехали в Минск. До самой своей смерти Золя работал, Галя вела бизнес, тетя Майя вышла на пенсию, ухаживала за бабушкой. В Минске Галя наконец то встретила свою настоящую любовь. К сожалению любовь эта стала для нее последней. Весной 2007 года моя двоюродная сестра Галя умерла в возрасте 47 лет, пережив своего отца на каких то полтора года. Она долго жаловалась на плохое самочувствие, я встретил ее зимой 2007 испуганную и беспомощную перед лицом неспособности минских врачей ей чем либо помочь, элементарно поставить диагноз. Спустя три месяца у нее просто остановилось сердце...
Я очень долго не мог найти эту фотографию. Гале на ней 14 лет. Она на ней молоденькая красавица. Вся ее яркая, но такая короткая жизнь еще впереди. Как жаль, что ее не стало так рано.